Где найдутся все авторучки и все ключи от квартиры
В общем, подумала я, теперь можно и выкладывать.
Ну да, всё как обычно, кинки и флёровские песни. По-моему, эти двое просто созданы для флёровских песен и доброй половины моих кинков. В злую половину они не вписываются, а жаль, жаль...
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Оз/Гилберт
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Немного о порочных сюитах и танцах под снегом
Примечания/Предупреждения:Кинк — сцены сексуального характера в церкви. Неграфические и воображаемые, но всё же.
Написано для Rina Dia в рамках Секретного Санты.
читать дальше
Кто вообще позволил играть... такое?
Эта мелодия и до этого была отнюдь не духовной, но теперь, когда началась финальная часть, Гилберт был готов на стену лезть. И отнюдь не из-за того, что он никогда не был любителем органной музыки: ведь выдержал же он все торжественные хоралы первой половины вечера.
Он взглянул налево и тут же пожалел об этом.
Оз.
Оз сидел рядом, расслаблено закрыв глаза и казался полностью поглощенным сюитой. Гилберт сглотнул и потянул за узел шейного платка, немного ослабляя его. Чёртов хор с его бессловесными стонами под неприлично чувственную музыку сводил с ума, подкидывая воображению такие картинки, что Гилберту в равной степени хотелось умереть от стыда и воплотить их в жизнь.
Потому что точно такие же до безумия сладкие звуки ему хотелось вытягивать из Оза. Прямо здесь, когда все разойдутся по домам, а орган будет играть сам по себе — ведь органист будет совершенно лишним.
Прижать бы его к ближайшей колонне и целовать, жадно и в то же время трепетно. Губы у Оза наверняка будут обветренные, он проводит слишком много времени на улице, какая бы погода ни была, но это и неважно. Важно, что сперва он не будет ничего понимать, зато потом наверняка перехватит контроль и уже Гилберт будет прижат к шершавому камню.
А ещё — разложить бы его прямо на этом алтаре и прикасаться так, как хочется уже давно. Гладить ладонями и кончиками пальцев, чтобы Оз изгибался под его руками, желая продлить прикосновение. Целовать везде, где только возможно, оставляя свои следы. Увидят, узнают, всё поймут? Какие мелочи по сравнению с тем, как Оз будет подставляться под ласку. Прикасаться губами к внутренней стороне бедра, ласкать его ртом и вслушиваться в каждый стон, каждый вскрик. Оз наверняка будет бесстыдно громким и задержавшийся хорист, который случайно услышит его через стену, скончается от профессиональной зависти.
От представленных картин кровь прилила к щекам и Гилберт стыдливо зажмурился. Конечно, перед началом этого торжественного рождественского вечера священник во время проповеди говорил, что бог есть любовь, да вот только такую демонстрацию любви в своём земном доме бог бы вряд ли одобрил.
Определённо ему стоило немного остыть: прямо сейчас, не дожидаясь конца этой странной сюиты, потому что в противном случае Гилберт за себя и свой самоконтроль не ручался. Он уже собрался было выйти, когда Оз взял его за руку.
— Ты в порядке? — обеспокоенно уточнил он. На лице — ни единого следа от порочной мелодии.
— Д-да, — вполголоса пробормотал Гилберт, вставая и мягко высвобождая ладонь. — Мне надо выйти. Тут... довольно душно, понимаешь?
Оз кивнул, мягко улыбаясь.
* * *
Церковный двор был тихим. Мелодии органа рассеивались в лунно-снежной завесе и скрадывались плотной темнотой, но полностью не исчезали, продолжая будоражить разум тревожными картинками.
Это входило в контраст с местом, где он находился, но было до того увлекательно, что Гилберт почти поддался соблазну представить себе Оза, который бы на том же алтаре всеми возможными способами доказывал ему, что он, Гилберт, только его и собственное блаженное ощущение той самой использованности во благо, использованности в самых искренних целях... Но из несбыточных мечтаний его вырвало тихое поскрипывание снега и негромкий голос — тот же, который только что, то и дело прерываясь на жадные поцелуи, шептал его имя.
— Ты пальто забыл.
Он резко обернулся. Оз стоял сзади, держа в руках тяжёлую верхнюю одежду, и розовел щеками: от холода, всего лишь от холода, а не от желания. От одного вида снега, падавшего на тонкие рукава рубашки, Гилберту стало холодно.
— Чего не оделся?
— А сам-то? — беззлобно откликнулся он, насильно впихивая Гилберту в руки одно из двух пальто и всё-таки натягивая второе. — Вскочил, убежал...
— И вовсе я не... — а, Бездна с ней, с ложью. Сбежал, позорно сбежал, и от чего? От собственных мыслей?
Гилберт неопределённо махнул рукой и послушно оделся.
Отзвуки неправильной сюиты, повергнувшей его в столь скорое бегство, затихли, сменившись тонкими, пронзительно-медлительными нотами какого-то старого вальса. Оз стоял с закрытыми глазами, запрокинув голову и глубоко вдыхая смесь воздуха с мелким игольчатым снегом. У Гилберта от этой картинки даже дыхание перехватило и неожиданно стало тесно в груди. Снег, и тонкие церковные шпили в бархатной вышине неба, и Оз, и опутывающая его мелодия — всё слилось в настолько гармоничную картинку, что и мир, по его ощущениям, замер, и Бездна где-то в глубине его затихла.
Но, как и всё идеальное, это длилось лишь несколько секунд. Оз неожиданно счастливо рассмеялся, раскрывая глаза, и во взгляде его плясали лунные бесенята: тонкие и почти незаметные для постороннего взгляда; должно быть, Оз их вдохнул вместе со снегом.
Иначе никаких объяснений его поведению у Гилберта просто не было.
— Давай потанцуем, Гил?
Нет, в самом деле. Такое могли сотворить исключительно лунные бесенята (если не думать о том, что Оз явно и сам из этого шебутного племени, конечно).
— Ты с ума сошёл?
Оз улыбался мягко и очень-очень тепло.
— А почему нет? Ты всё равно не ходишь на приёмы, даже сегодня не пошёл.
— Это ты захотел пойти сюда, — хрупкий аргумент, и под руками ломается истончившимся льдом.
— Только потому, что не хотел оставлять тебя одного. Я из-за тебя не смог провести вечер с танцами и прелестными леди, мне осталась только музыка, и потому я имею полное право попросить у тебя вальс, а ты не можешь мне отказать. Ведь так?
Логика у него была совершенно странная, но Гилберт, заворожённый бесовской улыбкой, никак не мог найти лазейку и потому-то ответ у него оставался только один.
— Хорошо.
***
Гилберт был уверен, что такое он не забудет никогда. Доносящийся из-за толстых стен бесконечно длинный вальс закончился слишком быстро. Пожалуй, Гилберт не отказался бы повторить эти минуты: и ощущение слегка сковывающей, но в то же время щекочущей нервы недозволенности происходящего, и Оз в его руках, тонкий даже в плотном чёрном пальто, но совсем не хрупкий, с разрумянившимся лицом и блестящими от задора и бесенят глазами, и луна, стыдливо прикрывающая неловкий танец от излишне любопытных глаз своим расшитым снегом покрывалом. Всего этого было много и мало одновременно: странно смущающее и безумно приятное чувство.
Оз вскочил на выглядывающую из-под снега скамейку, обледеневшую и от того скользкую. Он наверняка бы упал, если бы не успел обхватить Гилберта за шею, всем телом прижимаясь к нему.
И, словно этого было мало, он дразняще облизнул губы и, глядя ему в глаза, насмешливо уточнил:
— А ведь я должен как-то отблагодарить Гилберта, м? За маленькие капризы...
И, не дожидаясь каких-либо возражений, прижался к его губам своими.
Время этим вечером и без всякой Бездны искривлялось так, как ему только хотелось, то замедляясь, то безнаказанно опережая стрелки часов, но сейчас оно просто превзошло все свои умения.
Оно закончилось. Точно так же, как разумные объяснения происходящему, и мир вокруг, и вообще всё на свете, кроме Оза, крепко сжимающего его в своих руках и целующего: слегка неумело, но до того жадно, что у Гилберта сердце билось мелкими ударами, почти дрожало, а тело действовало само по себе, не слушая ни истерично вопящего голоса разума, ни кого-либо ещё. Прижать ещё крепче, вплавить в себя, не отпускать, научить всему, чему только можно, воплотить-таки в жизнь все представленные картины...
На этой мысли разум окончательно победил и Гилберт неловкими онемевшими руками попытался оттолкнуть Оза от себя. Почти успешно попытался.
— Ты... Ты вообще понимаешь, что творишь?
Оз, не выпуская его из рук, усмехнулся; лунные бесенята у него в глазах тоже притихли, лукаво выглядывая из зрачков.
— Глупый Гил всегда столько сомневается.
Гилберт хотел было вырваться окончательно, только вот сопротивляться было бесполезно: не тогда, когда приподнявшийся на цыпочках Оз тихо-тихо шепчет, практически касаясь губами уха и согревая замёрзшую на морозе кожу тёплым дыханием, а заодно и испепеляя надоедливый голос разума.
— А я уже не сомневаюсь. Ни в чём.
Тупить, почему текст выделяется сам и понять, что ты просто прижала курсор к нижнему краю экрана. Лиззи-Лиззи.
Зато эпиграф потеряла.
Талант.
Ну да, всё как обычно, кинки и флёровские песни. По-моему, эти двое просто созданы для флёровских песен и доброй половины моих кинков. В злую половину они не вписываются, а жаль, жаль...
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Оз/Гилберт
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Немного о порочных сюитах и танцах под снегом
Примечания/Предупреждения:Кинк — сцены сексуального характера в церкви. Неграфические и воображаемые, но всё же.
Написано для Rina Dia в рамках Секретного Санты.
читать дальше
Держи меня за руку в густом тумане вьюжном.
Кажется, что больше ничего не нужно:
Держать тебя за руку, кружить — не замедляясь,
Дышать — не задыхаясь, любить — не сомневаясь.
Flёur - "Последний танец зимы"
Кажется, что больше ничего не нужно:
Держать тебя за руку, кружить — не замедляясь,
Дышать — не задыхаясь, любить — не сомневаясь.
Flёur - "Последний танец зимы"
Кто вообще позволил играть... такое?
Эта мелодия и до этого была отнюдь не духовной, но теперь, когда началась финальная часть, Гилберт был готов на стену лезть. И отнюдь не из-за того, что он никогда не был любителем органной музыки: ведь выдержал же он все торжественные хоралы первой половины вечера.
Он взглянул налево и тут же пожалел об этом.
Оз.
Оз сидел рядом, расслаблено закрыв глаза и казался полностью поглощенным сюитой. Гилберт сглотнул и потянул за узел шейного платка, немного ослабляя его. Чёртов хор с его бессловесными стонами под неприлично чувственную музыку сводил с ума, подкидывая воображению такие картинки, что Гилберту в равной степени хотелось умереть от стыда и воплотить их в жизнь.
Потому что точно такие же до безумия сладкие звуки ему хотелось вытягивать из Оза. Прямо здесь, когда все разойдутся по домам, а орган будет играть сам по себе — ведь органист будет совершенно лишним.
Прижать бы его к ближайшей колонне и целовать, жадно и в то же время трепетно. Губы у Оза наверняка будут обветренные, он проводит слишком много времени на улице, какая бы погода ни была, но это и неважно. Важно, что сперва он не будет ничего понимать, зато потом наверняка перехватит контроль и уже Гилберт будет прижат к шершавому камню.
А ещё — разложить бы его прямо на этом алтаре и прикасаться так, как хочется уже давно. Гладить ладонями и кончиками пальцев, чтобы Оз изгибался под его руками, желая продлить прикосновение. Целовать везде, где только возможно, оставляя свои следы. Увидят, узнают, всё поймут? Какие мелочи по сравнению с тем, как Оз будет подставляться под ласку. Прикасаться губами к внутренней стороне бедра, ласкать его ртом и вслушиваться в каждый стон, каждый вскрик. Оз наверняка будет бесстыдно громким и задержавшийся хорист, который случайно услышит его через стену, скончается от профессиональной зависти.
От представленных картин кровь прилила к щекам и Гилберт стыдливо зажмурился. Конечно, перед началом этого торжественного рождественского вечера священник во время проповеди говорил, что бог есть любовь, да вот только такую демонстрацию любви в своём земном доме бог бы вряд ли одобрил.
Определённо ему стоило немного остыть: прямо сейчас, не дожидаясь конца этой странной сюиты, потому что в противном случае Гилберт за себя и свой самоконтроль не ручался. Он уже собрался было выйти, когда Оз взял его за руку.
— Ты в порядке? — обеспокоенно уточнил он. На лице — ни единого следа от порочной мелодии.
— Д-да, — вполголоса пробормотал Гилберт, вставая и мягко высвобождая ладонь. — Мне надо выйти. Тут... довольно душно, понимаешь?
Оз кивнул, мягко улыбаясь.
* * *
Церковный двор был тихим. Мелодии органа рассеивались в лунно-снежной завесе и скрадывались плотной темнотой, но полностью не исчезали, продолжая будоражить разум тревожными картинками.
Это входило в контраст с местом, где он находился, но было до того увлекательно, что Гилберт почти поддался соблазну представить себе Оза, который бы на том же алтаре всеми возможными способами доказывал ему, что он, Гилберт, только его и собственное блаженное ощущение той самой использованности во благо, использованности в самых искренних целях... Но из несбыточных мечтаний его вырвало тихое поскрипывание снега и негромкий голос — тот же, который только что, то и дело прерываясь на жадные поцелуи, шептал его имя.
— Ты пальто забыл.
Он резко обернулся. Оз стоял сзади, держа в руках тяжёлую верхнюю одежду, и розовел щеками: от холода, всего лишь от холода, а не от желания. От одного вида снега, падавшего на тонкие рукава рубашки, Гилберту стало холодно.
— Чего не оделся?
— А сам-то? — беззлобно откликнулся он, насильно впихивая Гилберту в руки одно из двух пальто и всё-таки натягивая второе. — Вскочил, убежал...
— И вовсе я не... — а, Бездна с ней, с ложью. Сбежал, позорно сбежал, и от чего? От собственных мыслей?
Гилберт неопределённо махнул рукой и послушно оделся.
Отзвуки неправильной сюиты, повергнувшей его в столь скорое бегство, затихли, сменившись тонкими, пронзительно-медлительными нотами какого-то старого вальса. Оз стоял с закрытыми глазами, запрокинув голову и глубоко вдыхая смесь воздуха с мелким игольчатым снегом. У Гилберта от этой картинки даже дыхание перехватило и неожиданно стало тесно в груди. Снег, и тонкие церковные шпили в бархатной вышине неба, и Оз, и опутывающая его мелодия — всё слилось в настолько гармоничную картинку, что и мир, по его ощущениям, замер, и Бездна где-то в глубине его затихла.
Но, как и всё идеальное, это длилось лишь несколько секунд. Оз неожиданно счастливо рассмеялся, раскрывая глаза, и во взгляде его плясали лунные бесенята: тонкие и почти незаметные для постороннего взгляда; должно быть, Оз их вдохнул вместе со снегом.
Иначе никаких объяснений его поведению у Гилберта просто не было.
— Давай потанцуем, Гил?
Нет, в самом деле. Такое могли сотворить исключительно лунные бесенята (если не думать о том, что Оз явно и сам из этого шебутного племени, конечно).
— Ты с ума сошёл?
Оз улыбался мягко и очень-очень тепло.
— А почему нет? Ты всё равно не ходишь на приёмы, даже сегодня не пошёл.
— Это ты захотел пойти сюда, — хрупкий аргумент, и под руками ломается истончившимся льдом.
— Только потому, что не хотел оставлять тебя одного. Я из-за тебя не смог провести вечер с танцами и прелестными леди, мне осталась только музыка, и потому я имею полное право попросить у тебя вальс, а ты не можешь мне отказать. Ведь так?
Логика у него была совершенно странная, но Гилберт, заворожённый бесовской улыбкой, никак не мог найти лазейку и потому-то ответ у него оставался только один.
— Хорошо.
***
Гилберт был уверен, что такое он не забудет никогда. Доносящийся из-за толстых стен бесконечно длинный вальс закончился слишком быстро. Пожалуй, Гилберт не отказался бы повторить эти минуты: и ощущение слегка сковывающей, но в то же время щекочущей нервы недозволенности происходящего, и Оз в его руках, тонкий даже в плотном чёрном пальто, но совсем не хрупкий, с разрумянившимся лицом и блестящими от задора и бесенят глазами, и луна, стыдливо прикрывающая неловкий танец от излишне любопытных глаз своим расшитым снегом покрывалом. Всего этого было много и мало одновременно: странно смущающее и безумно приятное чувство.
Оз вскочил на выглядывающую из-под снега скамейку, обледеневшую и от того скользкую. Он наверняка бы упал, если бы не успел обхватить Гилберта за шею, всем телом прижимаясь к нему.
И, словно этого было мало, он дразняще облизнул губы и, глядя ему в глаза, насмешливо уточнил:
— А ведь я должен как-то отблагодарить Гилберта, м? За маленькие капризы...
И, не дожидаясь каких-либо возражений, прижался к его губам своими.
Время этим вечером и без всякой Бездны искривлялось так, как ему только хотелось, то замедляясь, то безнаказанно опережая стрелки часов, но сейчас оно просто превзошло все свои умения.
Оно закончилось. Точно так же, как разумные объяснения происходящему, и мир вокруг, и вообще всё на свете, кроме Оза, крепко сжимающего его в своих руках и целующего: слегка неумело, но до того жадно, что у Гилберта сердце билось мелкими ударами, почти дрожало, а тело действовало само по себе, не слушая ни истерично вопящего голоса разума, ни кого-либо ещё. Прижать ещё крепче, вплавить в себя, не отпускать, научить всему, чему только можно, воплотить-таки в жизнь все представленные картины...
На этой мысли разум окончательно победил и Гилберт неловкими онемевшими руками попытался оттолкнуть Оза от себя. Почти успешно попытался.
— Ты... Ты вообще понимаешь, что творишь?
Оз, не выпуская его из рук, усмехнулся; лунные бесенята у него в глазах тоже притихли, лукаво выглядывая из зрачков.
— Глупый Гил всегда столько сомневается.
Гилберт хотел было вырваться окончательно, только вот сопротивляться было бесполезно: не тогда, когда приподнявшийся на цыпочках Оз тихо-тихо шепчет, практически касаясь губами уха и согревая замёрзшую на морозе кожу тёплым дыханием, а заодно и испепеляя надоедливый голос разума.
— А я уже не сомневаюсь. Ни в чём.
Тупить, почему текст выделяется сам и понять, что ты просто прижала курсор к нижнему краю экрана. Лиззи-Лиззи.
Зато эпиграф потеряла.
Талант.
@темы: слэш, Pandora Hearts, фанфики мои